– Гхм, молодой человек, вы здесь случаем не в поисках работы?
– Да! Ищу работу, плотник я…– Выдерживая паузу, добавил, – господин лейтенант.
Даже не разбираясь в знаках отличия, назвать его лейтехой, значило польстить. Он же воспринял лесть, как обычную крестьянскую тупость – проглотил, и не поморщился.
– Плотник, – сплюнул он и зло выкрикнул, – а знаешь ли ты, плотник, что тейвасу Северина, нужны стражи, и он может взять даже тебя, плотник, за два серебряных тавра в седьмицу.
Увидев, как загорелись глаза, при размере вознаграждения, а я старательно изображал жадность, вербовщик воспрянул духом…
– А также сопровождать обозы с имуществом его светлости, и защищать это имущество прилежно, – закончил он с обязанностями. – Все понял? Если понял и хочешь стать стражем, надо подписать договор.
– Нет, не умею, – выдавил я, опустив голову, и сделал шаг в сторону.
– Стой тупица, – потянул Хват за рукав, – подпись не нужна, приложишь к договору руку и все.
Приложив руку, я почувствовал покалывание в ладони, вскоре оно поднялось до локтя. Вербовщик, как только увидел, что я схватился за локоть, заулыбался, видно уже грезил в мечтах как пропьет заработанные денежки, и повел за собой. Пройдя через весь город, добрались, наконец, до казарм. Хват замолотил по воротам рукояткой меча, привлекая внимание каптера.
– Чего стучишь Хват, – отпирая, выкрикнул стражник, – никак новичка привел, ярмарка, что ль началась?
– До ярмарки еще два дня, тут талант нужен, – небрежно бросил вербовщик.
И поплелся к особняком стоявшему дому, оставив меня на попечение каптера. Немного потоптавшись на месте, я услышал окрик.
– Эй, мертвец, видишь казармы, вот и топай туда.
Помещение под казарму большое, рассчитанное, человек на сто, но занятых шхонок было вполовину меньше. Рядом стояли различные сундуки для вещей и стеллажи под оружие. Судя по окружающей грязи, уборку, здесь, не проводили, наверно, с момента строительства. Маленькие окна – бойницы, довершали печальную картину.
– Вот, одевай, – войдя в плохо освещенное помещение, буркнул Хват, – свою одежку бросишь в ящик.
Он прошел до той шхонки, где я сидел и протянул мне кучу тряпья. Примерка много времени не отняла. Одежда сидела очень неудобно, что-то или мало или велико. Камзол порван в аккурат меж лопаток; предыдущий владелец видно недолго мучился. Через некоторое время я был готов: деньги на шею, старые шмотки в ящик.
– Ну, готов? Тогда пошли.
Хват впереди, демонстрируя мне сутулую спину, я следом. Время близилось к полдню, и солнце светило немилосердно. Когда вышли, стало ясно, куда он спешит. В ворота, на пегом жеребчике въехал офицер, а следом вбежало человек пятьдесят оборванцев. Подгонял все это безобразие сержант. Он выгодно отличался от остальных моих коллег подтянутой формой и громким сильным голосом. Пока мы выстраивались, офицер плюнул и ушел в казарму. Слово взял сержант.
– Ну что мертвецы, вас таки набралось полных пять десятков, да еще и до праздника. Значит, через две недели вы пойдете в свой первый и скорей всего последний конвой. И хотя лорды сидят в крепостях, но вас все равно убьет дорога или перворожденные ублюдки, а теперь разойтись.
– Эй, паря ты лежишь на моем месте, – услышал я в свой адрес.
Вразвалочку ко мне направлялся местный старожила – лохматый детина с громадными ручищами. Злобные, маленькие глазки буравили из-под нависших на глаза, густых сросшихся на переносице бровей не суля новичку ничего хорошего.
– Вы посмотрите на него, набрали всяких деревенщин, – и, ухватив за плечо, добавил. – Да он еще и глухой в придачу.
Я даже не стал сопротивляться, когда он схватил меня за грудки и приподнял с лежака; дождался, когда наши взгляды встретились, и вломил ему с башки. Когда лохматый повалился на пол, разговоры в казарме смолкли. Какое-то время смотрели то на меня, то на него.
– Кого это Хват привел, а-а парни?
От толпы «солдат» отделился еще один, и спросил: «Кто такой?» Двигался он, еле заметно прихрамывая на правую ногу, но держался очень уверено.
– Сам назовись…
– Я, Хагалас. – Он обвел стоявший позади сброд, рукой. – Мы! Все здесь, променяли виселицу и рудники, на смерть в обозе, нас зовут мертвецами.
– Айдаром зови, откликнусь. – Я был спокоен как удав, что немало сбивало с толку этого видавшего виды урку.
– Что же ты здесь забыл, Айдар? – Он теперь не давил голосом, но взгляд, все одно, оставался тяжелым.
– У меня свои причины, и я не спрашиваю, за что ты попал на рудники, – ответил я на вопрос.
Имя я решил взять то, что дали при рождении вожаку бандитов, так как ему оно больше не понадобится.
– Верно, у всех нас есть секреты, – так же пристально посматривая, добавил, – но ты первый доброволец, придется за тобой присмотреть, не обессудь.
Уже уходя, он бросил, не сдерживая смеха: «Да и еще, это твой лежак, Удар ха-а».
Смех поддержали, и как не странно, среди них был уже пришедший в себя лохматый. Прозвище удар полученное с легкой руки Хагаласа, дословный перевод с гномьего моего нового имени, вот и думай теперь, что экзотичней гномье имя у человека, или Александр – незнакомое, но явно людское.
Эти тонкости пришли в голову во время обеда, тут же познакомился и с сослуживцами. Лохматый оказался ковалем, его отправили на каторгу за драку в кабаке: проломил голову заезжему аристократу и помял нескольких завсегдатаев. Коваль всем напоминал об этом, и добавлял, что его осудили слишком строго. Другие посмеивались и говорили: «Мы тоже мол, невинно осуждены». В основном это были городские воры, которые держались особняком от остальных, а Хагалас еще на воле был их вожаком. Это был самый сплоченный десяток. После того как все собрались, все тот же сержант, проведя краткий инструктаж, стал гонять нас по плацу показывая, а затем, требуя четкого выполнения всех заданий: колоть, резать, добивать мечом, копьем, рассыпаться, собраться вокруг десятника.